Надев приготовленный капот и чепчик и
облокотившись на подушки, она до самого конца не переставала разговаривать с священником, вспомнила, что ничего не оставила бедным, достала десять рублей и просила его раздать их в приходе; потом перекрестилась, легла и в последний раз вздохнула, с радостной улыбкой, произнося имя Божие.
Между тем он продолжал всё сидеть и всё смотрел на меня с тою же усмешкой. Я злобно повернулся на постели, тоже
облокотился на подушку и нарочно решился тоже молчать, хотя бы мы всё время так просидели. Я непременно почему-то хотел, чтоб он начал первый. Я думаю, так прошло минут с двадцать. Вдруг мне представилась мысль: что, если это не Рогожин, а только видение?
— Да, так я желал вас видеть, — заговорил Половецкий,
облокачиваясь на подушке. — Предупреждаю, что я совсем не сержусь на вас, и вы спокойно можете забыть о последнем эпизоде с куклой… да.
Неточные совпадения
Я разделся, лег и старался заснуть; но час спустя я опять сидел в постели,
облокотившись локтем
на подушку, и снова думал об этой «капризной девочке с натянутым смехом…» «Она сложена, как маленькая рафаэлевская Галатея в Фарнезине, [Знаменитая фреска «Триумф Галатеи» работы Рафаэля.] — шептал я, — да; и она ему не сестра…»
Он спал не раздеваясь,
облокотившись на руку, утонувшую локтем в подложенные ему хозяином пуховые красные
подушки.
Сердито набросив
на тело жены простыню, он взял
подушку и, снова подойдя к окну, сел в кресло, положил
подушку на подоконник,
облокотился на неё и стал думать.
Вот она опять за столом. Тетя рассаживается
на диване,
облокотившись о
подушку. Над ней закоптелая картина — Юдифь с головой Олоферна. Но эта страшная голова казалась ей забавной… И у Юдифи такой смешной нос. В окнах — клетки. У тети целых шесть канареек. Они, как только заслышат разговор, чуть кто стукнет тарелкой или рюмкой, принимаются петь одна другой задорнее. Но никому они не мешают. У Сани, под этот птичий концерт, еще скорее зашумит в голове от сливянки.
— По-твоему, это, значит, главная причина? А если бы Маши не существовало? — с странным любопытством спросил Алексей. Он поднял голову и
облокотился о
подушку. — Для чего мне, собственно, продолжать жить? Неумелый. За что ни возьмусь, получается ерунда. Вот два раза подряд даже убить себя не сумел. И ты отлично знаешь мою судьбу: ворочусь в университет, кончу — серенький, аккуратный; поступлю
на службу… А страдания меня вовсе не прельщают… Для чего же все?
Бежецкий перестал смеяться и задумчиво сидел
на диване,
облокотившись на одну из его
подушек. Он, казалось, и не слыхал последнего рассказа своего лакея.